25 лет служения Церкви отметила регент хора Свято-Владимирского собора в Херсонесе Евгения Тихова. Большое интервью с Е.В. Тиховой.

3 июля 25-летние регентского служения отметила бессменный регент хора Свято-Владимирского собора в Херсонесе Евгения Тихова. После Божественной литургии благочинный Севастопольског округа протоиерей Сергий Халюта поздравил Евгению Владимировну с этим знаковым юбилеем, пожелав ей помощи Божией в столь нужном служении Церкви и вручил ей букет цветов.

ЦЕРКОВНОЕ ПЕНИЕ И ЦЕРКОВНЫЙ ХОР ГЛАЗАМИ РЕГЕНТА

Интервью с Евгенией Тиховой, регентом хора «Корсунь» Свято-Владимирского кафедрального собора в Херсонесе – Евгения, расскажите о себе, где Вы родились, какой ВУЗ закончили, как стали регентом хора Свято-Владимирского собора. – Я родилась в Севастополе, здесь же я закончила музыкальную школу, потом уехала учиться в Ленинград (нынешний Санкт-Петербург). Закончила Ленинградский институт культуры, кафедру академического дирижирования. То есть дирижирование академическим хором – это моя специальность. В Ленинграде, во время учебы в институте, произошла моя первая встреча с духовной музыкой. Время было советское, годы 70-е. Я была некрещеной, атеисткой, комсомолкой и т.д. Родители – коммунисты. В моем дирижерском учебном репертуаре были Духовные концерты, которые я воспринимала как интересно написанную хоровую музыку. И вот в 1975 году наш Концертный хор института начал готовить программу из произведений Дмитрия Степановича Бортнянского. К 275-летию со дня его смерти был приурочен этот концерт. Состоялся он в Ленинградской Академической капелле, бывшей Придворной певческой капелле директором которой много лет был Бортнянский. Это очень известный композитор, его песнопения звучат в церкви постоянно, одно из них наш хор исполняет в неделю Торжества Православия, концерт «Тебе Бога хвалим». Я тогда впервые увидела священство. Концерт был «закрытый», проходил ночью, начинался в 23 часа. Присутствовал весь обком, горком ленинградский и священнослужители Ленинградской и Ладожской епархии, которую в то время возглавлял Митрополит Никодим (Ротов).А будущий Патриарх Кирилл тогда был ректором Ленинградкой семинарии и Академии и, думаю, тоже присутствовал на этом концерте. И я бы очень удивилась, если бы кто-нибудь тогда мне сказал, что через 34 года я буду дирижировать хором на Богослужении в Херсонесе во время визита Патриарха Кирилла и меня наградят орденом Святой праведной Анны! Меня тогда поразила атмосфера этого концерта: в полумраке зала поблескивали митры Архиереев, все ощущалось как кое-то таинство, песнопения зазвучали совсем по-другому в присутствии духовенства. Я очень ярко восприняла эти новые для меня ощущения причасности к некоему таинству, тогда для меня не понятному. После окончания института я, по распределению, работала в Сибири, потом вернулась сюда, домой. Никаких подвижек в сторону Церкви у меня тогда не было, я была некрещена по-прежнему. Но Господь каждого приводит к Себе своим путем... Вот и я в храм пришла по объявлению в газете. Мне нужна была работа, у меня было двое маленьких детей, и я увидела в газете объявление: «Требуются певчие в церковный хор». Церковь тогда была открыта единственная на кладбище на ул. Пожарова. Регентом тогда там был нынешний отец Александр Савичев, которые сейчас настоятельствует в храме свт. Митрофана Воронежского на Корабельной стороне. Я пришла на прослушивание и была поражена тем, как много пришло людей. О. Александр нас прослушивал часа три. Так сложилось, что он меня пригласил придти на клирос. Тут и выяснилось, что я некрещеная. Он сказал: «Некрещеным на клирос нельзя». На следующий день я покрестилась, крестил меня о. Евгений Шунькин. Пропела я в хоре Всесвятской церкви недолго. У меня заболел сын, я попала с ним в больницу, отлежала два или три месяца. Когда вернулась в храм, оказалось, что место мое было уже занято, что для меня было неожиданностью. Потом я полгода нигде не пела, а зимой я случайно встретила на улице певчую из Всесвятской церкви, она мне и говорит: «Открывают Владимирский собор-усыпальницу. Там нужны певчие». Я пошла туда. Тогда там руководил хором старый регент и пели бабушки, которые были в хоре Покровского собора еще до его закрытия. Появилось и несколько молодых музыкантов с соответствующим образованием, таких же как я. Суровы были «наши университеты». Образование образованием, а бабушки -то были пограмотнее нас в церковном пении. Что такое гласы, ирмосы, тропари, кондаки... ничего не понять! Ох, и «гоняли» они нас, как новобранцев в армии. В то же время там появился о. Александр Курбачев, которого только рукоположили. Вот таким «веселым» коллективом мы в храме и пребывали. Конечно, все было нам, молодым певчим, там непонятно. В отношении музыки проблем не было – собрались профессионалы, ноты читались «с листа». А вот в отношении церковного устава, знания гласовых напевов мы были «белым листом». О. Алексий Тупиков, настоятель собора, предложил мне заняться созданием профессионального хора в Соборе- усыпальнице. Но тут была загвоздка: куда девать поющих бабушек и дедушек? Я начала тянуть время. Этим быстренько воспользовался о. Александр Курбачев, который сказал: «А вот мне дали приход на Херсонесе, там никого нет. Может быть, вы ко мне пойдете?» Херсонесский собор был тогда в руинах. Пугало не это, а совершенно незнакомое для меня дело, которое надо было осваивать «с нуля». «Мы начинаем молебны и панихиды. Приезжайте!» Это был февраль 1992 года. И я приняла решение, о котором никогда не пожалела. Помню, когда я впервые приехала в Херсонес на службу: народу ни одного человека, ветер свищет, снег на камнях, мне страшно, холодно..Я пошла вокруг собора, сейчас я понимаю, что это был мой первый крестный ход. Обошла, выхожу из-за собора, а меня уже о. Александр ждет. Потом какие-то бабушки присоединились. Так мы начали служить молебны и панихиды на улице в развалинах базилики, справа от Собора. Здесь я впервые увидела тексты на церковно-славянском языке: о. Александр дал мне распечатки из Требника. Подсказывал мне все, учил всему. И как-то сказал: «Мы будем служить Пасху». Это была моя первая служба - Пасха 1992 года. Мне дали пасхальную службу на церковно-славянском языке. Понять невозможно ничего, ни что за чем поется, ни какие слова читаются. Я собрала народ, человек пять нас тогда было, и мы выучили пасхальную утреню. В отношении музыки проблем не было. Матушка Анна расписала мне в тетрадочке всю Пасхальную службу. Кстати, эта тетрадочка у меня до сих пор каждую Пасху лежит на клиросе. Пасхальную службу я давно уже регентую наизусть, но каждый год я достаю эту заветную тетрадочку и перед собой кладу. 20 с лишним лет эта тетрадочка со мной живет. И вы знаете, иногда я глаз, да скошу туда, на всякий случай. Мы спели первую Пасху, ну, конечно, пели службу не в полном объеме. Это была Пасхальная Утреня. А на следующий день о. Александр Курбачев сказал, что теперь мы будем служить и Всенощное бдение, и Литургию. Я спрашиваю: «А что это такое?» Батюшка мне подарил настольную книгу священнослужителя, первый том. Вот это были мои «университеты». Когда я начала во все это вникать, я поняла, что не знаю ничего. Попросила: «Батюшка, отправьте меня, что ли, на какие-то регентские курсы». Тогда в Симферополе они были. На это о. Александр ответил: «Евгения, у Вас же высшее образование. Неужели Вы сами в этом не разберетесь?» Выложил передо мной стопку богослужебных книг: Октоих, Триодь, Ирмологий, подарил Типикон. Для меня, если честно, это была полная экзотика. И вы знаете, я настолько в это углубилась, настолько мне это стало интересно. И так, потихоньку, я начала во все вникать. – Получается, Евгения, что Вы врастали в веру в процессе работы? – Да, в процессе работы, что называется «пришла мозгами» и была поражена — как же я раньше не видела очевидного? И все в моей жизни стало на свои места. Тут -то и вспомнился тот концерт в Капелле.... Что касается хора, то, конечно, от первого состава никого не осталось. У меня здесь сменилось много составов. Херсонес – место очень сложное. Сюда очень трудно найти певчих. Во-первых – неустроенность. Пока не был восстановлен собор, как мы скитались, где мы только не репетировали. Первые шесть лет мы репетировали у меня дома. Хор в то время был небольшой, нас было человек 6-8, ко мне домой приходили певчие. У меня сын тогда был маленький, 2 года, а дочери 4 с половиной.. Я сажала сына себе на колени, вокруг меня садился кружком хор и мы начинали петь. А внизу, под моей квартирой, жила одна бабушка, прихожанка Покровского собора. Как-то, когда мы только начали у меня спеваться, я шла в магазин, она подошла ко мне и говорит: «Женечка, у тебя там никто не поет?» Я отвечаю: «Поют, а что?» Она отвечает: «А я после обеда отдыхать ложусь. Легла вчера и слышу – ангелы поют. Думаю: наверное, отхожу». Говорю: «Это у меня теперь церковный хор репетирует. Не сильно мешаем?». «Ой, репетируйте, репетируйте!» Много у нас было искушений. Очень тяжелая здесь дорога, транспорта до Херсонеса не было. Приходилось добираться и в дождь, и в снег, и в холод, и в зной. В силу таких вот тягот у меня хор, в основном, молодежный. Люди пожилого возраста просто не выдерживают дороги. Приходили многие. Но сами посудите: сюда придти 1,5 километра, обратно добраться – уже набегает 3 километра. 3 километра утром, 3 километра вечером – для многих это тяжело. – Евгения, а как люди узнают о вашем хоре, как отбор происходит? – Вы знаете, все меняется. В первые годы я, естественно, прошлась по всем своим друзьям, знакомым музыкантам, приглашая их в хор. Потом какое-то время у меня была практика давать объявление в газеты. Приходили люди на прослушивание. Какую-то часть людей я приглашала, кто-то сразу отсеивался. В работе присматривалась – выдерживает человек или нет. – Кстати, сразу такой вопрос: что движет людьми, приходящими к вам. Ведь церковный хор – не светский. Какая мотивация: вера, желание внести свою лепту в Церковь или просто желание заработать? – Я вас разочарую: 90% соискателей интересует, прежде всего, оплата труда. Поскольку платят у нас немного, то хорошие певчие к нам не шли. У меня даже был такой период, когда сюда я брала людей, с которыми расставались хоры других храмов. Ну, проблемный человек, скандальный, не сошелся с коллективом - а я беру такого, потому что просто некого больше брать. Или приходят слабые певчие. Я с ними занималась репетиторством, потому что петь надо, а петь некому. Сейчас ситуация несколько иная, стало больше приходит людей, желающих послужить Церкви, интересующихся церковным пением, сейчас я могу уже выбирать, кого взять на клирос. Был у нас еще один интересный период, когда мы пели знаменным распевом. Это древняя русская музыка, богослужебная музыка Русской Православной Церкви до XVII века. Я с благодарностью вспоминаю отца Александра Курбачева. Он меня увлек знаменным распевом. Этот период, около шести лет, был самым интересным в моей профессиональной деятельности. Я для себя открыла такой пласт русской духовной музыки! В институте мы с ней знакомились, но когда ты стоишь на клиросе и поешь по нотам 18 века, записанных киевским знаменем — создается ощущение, что открывается какая-то дверь в прошлое и ты не только можешь в него заглянуть, но и почувствовать и спеть то, что звучало за Богослужением 200-300 лет назад. В 1999 году, когда собор закрыли на реставрацию, отца Александра назначили настоятелем храма святой великомученицы Татианы на Студгородке. Я встала перед тяжелым выбором: или уходить с ним на новый приход, либо оставаться в Херсонесе. Те «выборные» полгода я вспоминаю с ужасом. В конце концов Господь меня оставил здесь. – Евгения, то есть вера пришла к Вам не сразу, а стала, если так можно сказать, «результатом» регентского служения? – Да, сначала я воспринимала хор просто как работу. Постепенно, все больше времени находясь на клиросе, с чтением книг, устава, трудов по церковному пению, я начала осознавать, что в Церкви звучит не музыка, а богослужебное пение, которое полностью подчинено действиям в алтаре, которое сопровождает Литургию. В Церкви главное – не музыкальный ряд, а молитва. Кто-то говорит, что певчие должны не только петь, но и с пением молится. По опыту скажу, что это нереально. Мы заняты, молиться не получается. Я здесь не молюсь, а молюсь где-то в других местах, когда не регентую. Да, я не могу говорить за других, возможно, кому-то из певчих удается молиться во время пения. За богослужением бывают, правда, особые моменты, которые очень трудно передать словами. Например, поем мы Евхаристический канон, пресуществление Даров, и я ловлю момент, где-то в самом дальнем уголке души, что ЭТО осуществляется, что ЭТО происходит здесь и сейчас – хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь Христовы. Бывает и по-другому: мы просто поем. Но молиться на клиросе трудно: то ноту не ту взяли, то хор «ползет» тонально, то ритмическая «балалайка», то кому-то смс-ка пришла, а телефон не выключен. – Такое тоже бывает? – Постоянно! Я заставляю телефоны выключать и прятать в сумки. Или вот смотрю – певчий всю Литургию читает газету «Русичи». Я начинаю злиться. Потом ловлю на том, что они друг за друга спрячутся и по блютусу с телефона на телефон себе чего-то перегоняют, то планшет притащат и читают или фотки рассматривают.... Хор больше молодежный, приходится постоянно «быть в теме». – Евгения, сейчас какой-то костяк хора есть? Сколько у вас певчих, как репертуар подбирается? – Состав хора плавающий. Несколько лет назад, перед Патриаршей службой у меня на клиросе стояло 30 человек. Для нашего Собора это мало. По-хорошему здесь нужно человек 40 хора, причем хорошего хора, чтобы эту огромную массу озвучить. Например, на большие праздники, когда в верхнем храме набивается много народа, акустика в соборе «уходит». Она остается, но далека от нормы. Скажем, когда идет венчание в почти пустом храме, мы его может втроем «озвучить». На сегодняшний день в нашем хоре 23 человека основного состава, есть несколько певчих, который ходят учатся и их певческая судьба в нашем коллективе еще пока под вопросом. К сожалению, из хора ушло очень много людей, причем опытных певчих, которые пели много лет. В некотором плане это естественный процесс. Ребята мои вырастают, они заканчивают университеты, жизнь идет вперед, они женятся, у них рождаются дети и, естественно, люди должны кормить семью. Поэтому многие певчие уходят их хора, чтобы больше зарабатывать. А сейчас чтобы заработать, нужно много трудиться и времени на хор у многих просто не остается. – То есть для большинства певчих хор – это не основная работа? – Нет, конечно. Был период, когда у нас был неработающий хор и я была неработающим регентом. Это был самый счастливый период моей жизни, когда я могла себе позволить не работать где-то на стороне. Я была только в храме. Мы пели все молебны, панихиды, все службы. Я ездила с батюшками на выезды, если где-то что-то освящали. Но… частые смены настоятелей, которые всегда неблагоприятно сказываются на стабильности коллектива, привели к тому, что я была вынуждена дополнительно устроиться на работу. Сейчас я работаю хормейстером старшего хора в музыкальной школе №1 и веду класс сольного пения. Певчие мои тоже сейчас все работают. Мое присутствие в храме сразу стало резко сокращаться, потому что физически я просто все не успевала. Сейчас состав хора более молодежный. Есть костяк. У меня есть несколько певчих, которые поют уже много лет, но их, увы, немного. Их осталось человек шесть. Они поют у меня малым составом в будние службы. А по воскресеньям хор собирается полным составом. Что меня радует, так это то, что есть певчие, которые в хоре давно не поют, но на праздники – на Пасху, на Рождество, на Крещение – они всегда приходят. Меня радует это в том плане, что человек сюда ходил не просто ради денег, а, пребывая в храме, на клиросе, в него была вложена потребность в молитве хотя бы на праздничные дни. И такие певчие нас очень выручают на праздничных службах, когда в Соборе много народа, акутически сложнее петь, да и песнопения хочется попеть более торжественные, праздничные и более сложные, требующие большого состава. У нас ведь здесь, в Херсонесе, жизнь довольно сложная. К нам и президенты приезжают, и митрополиты, и разные «высокие гости», и делегации. Особенно – летом. Так что мне приходится хор держать «на уровне». Я хорошо помню, как однажды я попросила у настоятеля отпустить меня в отпуск в июне. В отпуске я была ровно три дня. Только я наладилась отдыхать - приехал владыка Августин, меня вызвали служить, потом приехал епископ венский Михаил, потом еще кто-то... Весь отпуск я регентовала архиерейские службы. Нужно, чтобы хор всему этому соответствовал. – Евгения, а у вас есть заместители? Ведь служба в соборе каждый день, без выходных. – Когда собор перешел в режим ежедневного служения, во время реставрационных работ, я, конечно, ходила не на все службы. Заместители у меня есть.Я вырастила несколько регентов, некоторые из них регентуют в других храмах, одна уехала в Америку и там несет послушание в Сербской церкви. Моя правая рука и помощника Галина Васина, она давно поет в нашем хоре и я спокойно могу оставить на нее коллектив во время своего отсутствия. Вы про наши ночные службы не знаете? Пока реставрировали собор, здесь была очень сложная ситуация. Как-то мы отслужили Литургию в пределе св. Мартиниана (он единственный тогда сохранился), и владыка Лазарь благословил здесь каждый день служить Литургию: «из собора не выходить», так нам было сказано. Стройка начинается в 7 утра. До 7 утра мы должны закончить Литургию. Соответственно, она должна начаться часов в 5 утра. И вот я помню, как мы втроем: Марина Джиоева, Анечка Давыдова ( это мои подменные регента в те годы)и я, попеременно, к 5 утра ездили сюда, пели Литургию. По-одиночке. Очень хорошо помню, как я впервые приехала на эту ночно-утреннюю службу. Это было начало марта. Я вызываю такси на 4 часа утра. Холодно еще. Я одета соответствующе: сапоги, шапка, шарфами вся обмотана. Сажусь в такси и говорю таксисту: «В Херсонес». Он на меня глаза вытаращил: «Купаться, что ли?» Ну, я рассказала, что нет, мы служим в храме раннюю Литургию. Получилось так, что девчонки тоже ведь ездили на службу на такси. И мы все время обращались в одну и туже службу такси. Водители уже знали нас. Они просили нас: «Девочки, мы знаем, куда вас везти, вы нам только свои адреса сообщайте». И вот что примечательно. Один из этих таксистов был некрещеный. И мы с ним все время разговаривали о вере, о Боге, о Церкви. У него вызывало неподдельное удивление, почему мы в 4 утра едем в какой-то храм петь какую-то Литургию? Потом он крестился и воцерковился. Мы ему и книжки, и иконы давали. Он пришел к вере. Так что уже не зря мы тогда в такую рань ездили. Господь все видит и все устраивает к нашему спасению, а мы – лишь орудия в Его руках. – Как подбирается репертуар? – Тут нужно смотреть с нескольких сторон. В первую очередь я смотрю на возможности хора, что может хор спеть. Потому что пение в храме должно быть таким, чтобы оно не раздражало молящихся фальшью, плохим исполнением. В храме все должно быть гармонично. Должны быть красивые иконы, облачения духовенства, возгласы священников – все должно быть в гармонии. И поэтому если все вокруг тебя красиво, а хор стоит и поет фальшиво так, что слушать невозможно, наблюдается большая дисгармония, прихожане раздражаются и отвлекаются от молитвы. Во-вторых, во многом выбор репертуара зависит от музыкального вкуса и духовного состояния регента. Не секрет, что в разных храмах поют по-разному. Безусловно, репертуар хор формирует, в первую очередь, регент. Насколько я знаю, если настоятеля не устраивает, что поет хор, он регенту обязательно об этом скажет. Бывает такое, я с этим сталкивалась: хор настроен на более молитвенное, церковное пение, а настоятелю хочется, чтобы «гремело». У настоятеля тоже есть свой музыкальный вкус, а мы все, то есть хор, находимся на послушании, то есть в подчинении у настоятеля. Но нам в данный момент грех жаловаться. У о. Сергия прекрасный слух, замечательный голос и хороший музыкальный вкус. С 2008 года о. Сергий -настоятель собора и ни разу он мне не сказал , чтобы я не исполняла какое-либо песнопение. А было время, когда не удавалось петь то, что хотелось. Я с этим столкнулась, когда у нас в соборе в очередной раз поменяли настоятеля, а у меня хор пел тогда знаменным распевом. Но настоятель мне запретил петь этим распевом. И все: знаменный распев, которому я посвятила много лет жизни, и который действительно является богослужебным, богодухновенным пением, он ушел из нашей практики, из нашего хора. Я об этом до сих пор скорблю. Причем мы хорошо пели. Тогда знаменным распевом занималось очень мало людей, только начинали этот вид пения возрождать. Наш хор даже пригласили в Троице-Сергиеву лавру сделать запись. Но у нас как раз в очередной раз поменялся настоятель, и этот проект не состоялся. Что еще сказать по репертуару. Пение должно быть духовным, молитвенным, а не душевным, концертным. Оно не должно не отвлекать людей от молитвы, не должно вызывать раздражение. С нотами сейчас проблем нет, очень много всего издается. Ноты я, в основном, привожу из Москвы. Мне очень много дает то, что я ежегодно, с 2002 года, езжу в Москву на Рождественские образовательные чтения. Для меня это регентская школа. Когда там бываю, я в Сретенском магазине буквально «живу», отслеживаю все новинки, чего у меня нет, что мне нужно. Там я общаюсь с очень многими регентами, бываю на мастер-классах. – Есть чему поучиться? – Поучиться чему-то есть всегда. На этот форум съезжаются регенты со всего СНГ, даже из-за границы. Происходит очень интересный обмен опытом, обмен нотами, обсуждаются какие-то профессиональные проблемы. Раньше мы занимались при МГУ, а года три назад нас на более профессиональной основе перевели на базу Московской консерватории. В прошлом году мне довелось побывать в Дании и Швеции, поработать с тамошними приходскими хорами и, хотя они менее профессиональны по сравнению с нашим Херсонесским хором, там я тоже кое-чему научилась, познакомилась с певчими и регентами Русской зарубежной церкви, переняла кое-что из их певческого опыта. Регентскому делу можно и нужно учиться всю жизнь. – Евгения, технический вопрос: певчие поют только по нотам, а текст? Наизусть же все знать невозможно. – У меня в хоре певчие поют по партитурам. Партитура – это выписанное целиком четырехголосное произведение. Есть практика в других храмах, когда певчие поют по партиям. Каждая партия выписывает отдельную строчку. Но это неграмотно, потому что хоровая партитура звучит аккордом. Человек ее аккордом должен видеть, слышать, читать и понимать. Он должен видеть не только свою партию, но и что поет сосед, видеть свое место в этом аккорде. Это профессиональные требования. Как дирижер – хоровик я думаю, что так должно быть. Мы этому людей потихоньку учим. С трудом, правда. Это зависит от того, кто какое учебное заведение закончил. Потому что у меня в хоре стоят люди очень разные. Есть певчие с тремя классами музыкальной школы, а есть люди с консерваторией. – То есть ноты все должны знать? – Без знания нот я в хор людей не беру. Она просто не споют, что надо. Люди должны быть музыкально грамотными. Это залог стройного, гармоничного пения в храме. Пения, которое будет украшать Богослужение, прославлять Творца.

Интервьюировал Артемий Слезкин, 2013 год.